Владимир, 58 - 26 июня 2007 11:34

Перевёрнута последняя страница набоковской «Лолиты», но будоражащие воображение картины не покидают встревоженный мозг. Не покидает какая-то непонятная растерянность. Что в этом странном явлении, в этой длинной, резиновой, даже «тягомотной» истории, с неудобоваримыми, старыми, труднопроизносимыми оборотами, о который то и дело спотыкается язык, что заставляет читать мысленный поток этого русского Джойса, находящегося в постоянном полуэротическом возбуждении то от поведения непослушной малолетней Лолиты, то от сладких, «масляных» мыслей о её теле?
Что это за чувство, которое заставляет даже согнутого радикулитом старика распрямлять плечи и отбрасывать в сторону палочку, почувствовав на себе внимание красивой молодой девушки? И как не отдаться пьянящему, сладострастному влечению, зная, что такое чудо, возможно, не повторится уже никогда? Первые морщины на фоне упругой, гладкой кожи, первая седина в редкой шевелюре? А у неё - густая копна роскошных, пахнущих свежестью волос; у него - дряблость начинающих слабеть мышц против упругости её не рожавшего плоского живота и дерзкой бесстыжей груди, - всё это отталкивает и притягивает одновременно, будоражит не избалованное женским вниманием самолюбие и кричит: «Ложь, ложь, ложь! Это всё неправда!» А покорённое лаской рук и губ тело уже поддаётся нажиму страсти, плывёт, как воск под рукой и, окончательно предав совесть, шепчет: «Ну и пусть, ну и что ж… Будь, что будет. Это же так приятно. Ещё раз. Ведь это может быть последний раз.»
И понятным становится отчаяние в глазах «стариков», сквозь которых невидящим взором смотрят спешащие по своим делам «молодые». И как-то неуютно, и даже немножечко страшно становится от того, что невольно прикидываешь в уме, сколько тебе самому осталось до того возраста, когда так же будут смотреть сквозь тебя, не замечая, как мусор в тёмных переулках.
Кружка крепкого чая радует рецепторы рта и обоняние. Чем же радует эта книга? Все мужчины, старея обращают внимание больше не на ровесниц, а на более молодых девушек. Но в чём же тревожащее сознание противоречие? В том, что животное я реагирует на стимул первобытных раздражителей, а сознание пытается с этим разобраться? Почему же автор сам не хочет с этим разбираться? Почему просто предаётся удовольствию и ведёт героя по пути сладострастия и греха до самого конца, заставляя тем самым примерить его рубашку и читателя? Как бы я повёл себя в такой ситуации? Попаду ли в неё? Захочу ли попасть? И почему блоковская незнакомка для меня намного дальше, чем Лолита? Вспомнились чьи-то слова о том, как тяжело было Ахматовой читать любовную лирику Гумилёва, а ему - её.
Как-то проходя в метро мимо инвалида без рук и ног, я вдруг поймал себя на мысли, что не могу искренне ему посочувствовать. Пожалеть, понять, представить трудности его повседневной жизни – да, могу. А вот почувствовать то, что чувствует он – нет. Потому что у меня есть и руки, и ноги.
Так было и тогда. Блуждание вокруг чужого, тем более уже открытого ящика Пандоры только раздражало. Сон долго не шёл. Мозг продолжал работать, пытаясь разобраться в противоречиях морали и социального воспитания. Под утро он сдался и, как это нередко бывает, в коротком сне отрывками прошла перед глазами вся книга, но почему-то в стихах. Последнее, что запомнилось, мне удалось записать за чашкой утреннего кофе. А потом, вместе с гущей кофе в раковину выплеснулась и тема Лолиты: столь красиво описанное психологическое влечение благодаря социальному табу поначалу ставится на один уровень с любовью, и оценка его происходит поэтому также, как и любви. Ведь даже борьба за результат, как и в любви, здесь присутствует! Только в данном случае – без права на будущее. Любовь - это право собственности. Здесь собственность подменена социально осуждаемым пороком. В этом-то и ловушка. Вкуси и умри. Красиво. Но понять и пережить, оставив позади, трудно.
А в душе осталось сожаление о том, что ещё не придумали прибор для записи снов в текстовом формате. Жаль. Какие были стихи…




© Copyright: Игорь Евтишенков, 2004

• 
• 
•